Пугачев был в Цивильске и Курмыше, войска, преследующие Пугачева, стояли в Чебоксарах, шли по дороге Чебоксары — Ядрин. А. С. Пушкин в «Истории Пугачева» показывает, как встречали Пугачева народы, живущие на правом берегу Волги. «Переправа Пугачева произвела общее смятение,— пишет он.— Вся западная сторона Волги восси передалась самозванцу. Господские крестьяне взбунтовались; иноверцы и новокрещенные стали убивать русских священников. Воеводы бежали из городов, дворяне — из поместий; чернь ловила тех и других и отовсюду приводила к Пугачеву. Пугачев объявил народу вольность, истребление дворянского рода, отпущение повинностей и безденежную раздачу соли. Он пошел на Цивильск, ограбил город, повесил воеводу и, разделив шайку свою на две части, послал одну по нижегородской дороге, а другую по алатырской и пресек таким образом сообщение Нижнего с Казанью». В другом месте, в той же восьмой главе, А. С. Пушкин пишет, что Пугачев, за­няв Курмыш, расправился с теми, кто не хотел его признавать, велел раздать чувашам казенное вино, повесил несколько дворян, приведенных к нему их крестьянами, и пошел к Ядрину.А. С. Пушкин не просто проезжал через чувашский край, он интересовался судьбами чувашских городов Цивильска, Ядрина, Курмыша  во время восстания Пугачева. После отъезда из Чебоксар А. С. Пушкин в своей записной тетради записывает следующие слова: «Пугачев ехал мимо копны сена — собачка бросилась на него — он велел разбросать копну сена. Нашли двух барышень, которых, подумав, велел повесить (слышал от смотрителя за Чебоксарами)». Это, видимо, было в Ерду-кассах, где была почтовая станция. В ночь с 5 на 6 сентября Пушкин приехал в Казань.

        В Казаки Пушкин познакомился с доктором медицины, большим знатоком истории местного края, профессором университета Карлом Федоровичем Фуксом, который рассказывал поэту о пугачевских местах, о самом Пугачеве, знакомил Пушкина с очевидцем Пугачева с купцом Крупенниковым. По воспоминаниям Александры Фукс о посещении -Пушкиным Казани знаем, что шестого сентября, «поутру, Пушкин ездил, тройкою на дрожках, один к троицкой мельнице, по сибирскому тракту, за десять верст от города; здесь был лагерь Пугачева, когда он подступал к Казани. Затем, объехав Арское поле, был в крепости, обошел ее кругом и потом возвратился домой». Пушкин был в гостях у Фуксов, имел беседу с обоими супругами, высоко отозвался о поэте Г. П. Каменеве, первом русском романтике.

        8 сентября рано утром А. С. Пушкин уехал из Казани. Я выпрыгнул и очутился между ужасными столбами. Полная луна озаряла обезображенные лица несчастных. Один из них был старый чуваш, другой заводской русский крестьянин, сильный и здоровый малый лет двадцати. Но взглянув на третьего, я сильно был поражен и не мог удержаться от жалобного восклицания...»

Маршрут А. С. Пушкина в Оренбург через Чувашию и Татарию выбран был не случайно. Он знал, что эти народы, жившие при царизме под двойным гнетом — национальным и самодержавным, — особенно активно участвовали в крестьянской войне. Рассчитывая найти нужные материалы о Пугачеве, поэт решил проехать по тем местам, где побывали отряды Пугачева. Записи поэта, сделанные в Чувашии, очень наглядно говорят о том, что поэт чутко прислушивался к робкому голосу чувашского народа. Он старался все услышать, все записать. Эпизодом из повести «Капитанская дочка» и другими записями Пушкин хотел сказать, что чувашский народ терпелив до поры до времени, а когда чаша терпения переполнится, он вместе с русским народом пойдет на своих врагов.

        Обратный путь А. С. Пушкина из Оренбурга лежал также по пугачевским местам. Из Уральска он поехал на Умет Переметный — Овсяный Гай — вдоль Б. Иргиза в Красный Яр — вдоль Волги в Саратов—Пензу—Корсунь — Языково — Абрамове -- Болдино. По словам П. Г. Григорьева, А. С. Пушкин по пути в Болдино заехал к своему другу, поэту И. П. Мятлеву в с. Порецкое. После П. Г. Григорьева это же стали утверждать П. Ермолаев («Сов. Чувашия» от 10 октября 1956 г., № 213), В. Ф. Каховский («Памятники материальной» культуры ЧАССР». Под редакцией А. П. Смирнова  Чувашгиз, Чебоксары, 1957 г.). А между тем никаких документов о пребывании Пушкина в Порецком не имеется. Пишущий эти строки долго и кропотливо искал документы, свидетельствующие о пребывании Пушкина у поэта Мятлева в Порецком, но поиски не увенчались успехом. И. Г. Григорьев, видимо, полагает, что раз дорога Пушкина из Языкова в Болдино лёжала недалеко от Порецкого, значит он там бывал.  Село Порецкое могло интересовать Пушкина как местопребывание его друга И. П. Мятлева и как свидетель -недавних исторических событий. Пугачев, отступая из Курмыша, проехал по этим местам. Из письма Ступишина Волконскому от 26 июля мы знаем, «что Пугачев коснулся деревне графа Салтыкова, многих повесил, разорил конский завод, а конюхов 40 человек взял с собой».

   Фельдмаршалу графу Салтыкову принадлежали села Порецкое, Семеновское, Кудеиха и др. Впоследствии все селения фельдмаршала Салтыкова перешли к матери поэта.

        Хотя по этим соображениям Пушкин мог бы быть в Порецком, но тем не менее мы не убеждены в этом. По пути из Языкова в Болдино Пушкин никак не мог заехать в Порецкое. 30 сентября  А. С. Пушкин выехал из Языкова и в тот же день вечером был уже в Болдине, проехав около 190—200 километров. 3 октября он писал письмо к жене из Болдина о своем прибытии туда накануне и ни словом не обмолвился о Мятлеве и Порецком. Мог ли он, кроме того, заехать в Порецкое, т. е. проехать в сторону от его маршрута еще 50—60 километров? Нет, не мог. В короткие осенние дни, по проселочным и грунтовым дорогам он никак не мог добраться в тот же день до Болдино, если бы и заехал в Порецкое. Допустим, что если бы он был в Порецком, то неужели Мятлев (если он там был?!), такой большой хлебосол, отпустил бы его сразу. По крайней мере, если бы он не оставил Пушкина у себя ночевать, то задержал бы на несколько часов и отсрочил бы, таким образом, время прибытия Пушкина в Болдино. Но этого не случилось. Следовательно, утверждения вышеупомянутых товарищей о посещении Пушкиным Порецкого оказываются неубедительными и недоказанными. Возникает также вопрос, был ли сам Мятлев в том год в Порецком? Мятлевы в основном  жили в Петербурге и под Петербургом в имении Знаменском. Иногда на лето они приезжали в свои имения, расположенные вдоль Суры (Порецкое, Астрадамовка, Семеновское). Если они выезжали в Поволжье, то обычно в конце мая или в начале июня бывали уже здесь, так же рано уезжали обратно в Петербург. Никаких документов о пребывании И. П. Мятлева в Порецком в сентябре—­октябре 1833 года нами не обнаружено.

        А. С. Пушкин, конечно, интересовался пребыванием Пугачева в тех местах, но он это изучал по архивным документам. Больше всего Пушкин мог узнать о Порецком не от самого Мятлева, а от управляющего его имением С. Я. Ползикова, талантливого мужика из дворовых. Пушкин был с ним лично знаком и охотно разделял его общество. По воспоминаниям Н. А. Крылова (отца академика А. Н. Крылова) в 1830 году, во время холеры в Симбирской и Нижегородской губерниях, С. Я. Ползиков был писцом у его отца - Александра Алексеевича Крылова (деда академика). Во время эпидемии А. А. Крылов «был сделан окружным комиссаром, и в его округ входило село Болдино, в котором жил тогда Александр Сергеевич Пушкин». А. А. Крылов вместе с Ползиковым несколько раз бывал у Пушкина в Болдине и, кроме того, часто виделся с ним в с. Апраксине, у Новосильцевых, ивс. Черновском, у Топорпиной. «Ползиков отличался хорошей памятью, — пишет И. А. Крылов,— и рассказывал эпизод бегства Пушкина из Болдина с большими подробностями, чем это описал сам Пушкин.

        По словам Ползикова, холера надвигалась к Болдину с востока, от Волги, но еще не доходила до Болдина и его окрестностей. Карантины были расставлены по Московской дороге и по реке Пьяне. От нижегородского губернатора было объявлено, что как только холера дойдет до р. Пьяны, то карантин усилить и никого не пропускать за Пьяну. Усердие карантинных мужиков стало притеснять проезжающих еще до появления холеры. И вот в это-то время Пушкин, боясь попасть в карантин, поторопился уехать в Москву, и очень понятно, что мужики воспользовались тароватостью Пушкина, взяли с него целковый за переправу, но Ползиков об этом целковом не рассказывал».

        С. Я. Ползиков, хорошо знающий местный край, мог рассказывать много интересного Пушкину о событиях в прошлом и настоящем. Можно предполагать, что Пушкин от него записал драматическую песню об убийстве мужа женой. Песня это могла зародиться в Алатыре или недалеко от него, так как в ней указывается конкретное место происшедшей трагедии. Песня начинается лирическим зачином, характерным для народных песен:

На заре-то было, на зорюшке,

На заре-то было вечернией:

Высоко звезда восходила —

Выше ласу, выше темноева,

Выше садика зеленова.

Как во городе йо Алатыре

Случилося  несчастьице,

Как несчастьице немалое:

Жена мужа потеряла...

        Вполне возможно и то, что песня могла быть записана из уст какого-либо слепого певца самим Пушкиным, когда он проезжал недалеко от Алатыря.

        Следовательно, нужно полагать, что многие интересные сведения о пребывании Пугачева в Алатырском уезде Пушкин мог узнать, кроме архивных данных, из рассказов таких  знатоков местного края, как управляющий имением Мятлева С. Я. Ползиков и А. А. Крылов. Через них же поэт мог познакомиться и с местным фольклором.

        Кто же такой был И. П. Мятлев, этот полузабытый в наше время поэт, и в каких отношениях он находился с А. С. Пушкиным? Ответом на этот вопрос является следующая глава настоящей книги.

[ Вверх ]