Д. П. ОЗНОБИШИН

        Одним из первых собирателей чувашского фольклора, обративших пристальное внимание на словесное искусство чуваш и других нерусских народностей Поволжья, был Дмитрий Петрович Ознобишин.

        Прежде чем говорить о том, какую роль сыграл Ознобишин в изучении чувашской письменности, хотим познакомить с его литературной биографией.

        Д. П. Ознобишин родился в 1804 году в селе Троицком, Корсунского уезда, Симбирской губернии, в семье дворянина. Первоначальное образование он получил дома, а после смерти родителей воспитывался в семье А. В. Казадаева, инспектора горного корпуса. Затем Ознобишин поступил учиться в Московский Университетский благородный пансион. В то время, когда Ознобишин стал учеником пансиона, в последнем еще сохранились литературные традиции, основанные В. А. Жуковским, бывшим воспитанником университетского пансиона. Здесь Ознобишин вместе с Э. П. Перцовым и Н. В. Сушковым образовали литературное общество. Вечерами по субботам они сходились и читали друг другу свои стихотворения. Позднее это общество юных литераторов начинает расширяться, его членами становятся В, П. Титов, С. П. Шевырев и др. По воспоминаниям воспитанника пансиона Н. В. Сушкова, Ознобишин был одним из активных деятелей в этом литературном обществе. В университетском пансионе Ознобишин принимал участие в издании рукописного журнала «Утренняя заря». Он стал известен как поэт стихотворением «Старец», напечатанным в журнале «Вестник Европы» и привлекшим внимание современников.

        После окончания пансиона Ознобишин поступил на службу в Московский почтамт, где занимался цензурою французских книг. В 1822 году в Москве возникло литературное общество, объединившее таких поэтов и писателе, как В. Ф. Одоевский, М. П. Погодин, А. Н. Муравьев, С. П. Шевырев, Н. В. Путята и др. В числе них был и Д. П. Ознобишин. В этом литературном обществе бывал декабрист В. К. Кюхельбекер, который вместе с В. Ф. Одоевским издавал журнал «Мнемозина». Во главе этого литературного общества стоял поэт и переводчик, преподаватель университетского благородного пансиона С. Е. Раич. В этот же период в Москве организовалось литературное общество любомудрия. Некоторые члены кружка Раича вступили в это родственное по направлению литературное общество. Члены раичевского кружка издавали журналы «Урания», «Северная лира», «Денница». В них сотрудничали Раич, Ознобишин, А. С. Пушкин, Вяземский, Баратынский, Полежаев, Андр. Муравьев, Тютчев и др.

        Д. П. Ознобишин начинает печататься в альманахах «Урания» и «Северные цветы». В 1827 году Ознобишин вместе с Раичем приступил к изданию альманаха «Северная лира». Здесь он печатает свои оригинальные стихотворения, переводы из Байрона и Шенье, пишет критические статьи, подписываясь псевдонимом Делибюрадер. Служба в почтамте не удовлетворяла Ознобишина, он ищет новое поле деятельности.

        В этот период Д. П. Ознобишин серьезно изучает персидский и арабский языки, слушает лекции по арабскому языку у профессора Московского университета Болдырева, делает переводы из Гафиза и Сзади, некоторые из них были напечатаны под псевдонимом Делибюрадера. Интерес к арабской письменности был вызван горячим желанием Ознобишина участвовать в персидском посольстве А. С. Грибоедова. Во время приезда А. С. Грибоедова из Кавказа в 1823—1824 годах Ознобишин, вероятно, через В. К. Кюхельбекера и В. Ф. Одоевского, частых посетителей кружка Раича, знакомится с гениальным автором «Горе от ума». Ознобишин в течение двух лет упорно изучает восточные языки, литературу и культуру Востока. Однако ему не удалось участвовать в посольстве А. С. Грибоедова в Персии, где его постигла бы такая же участь, как и всех членов посольства.

        Вскоре после этого Ознобишин, неудовлетворенный службою в почтамте, вышел в отставку, вернулся в Симбирскую губернию. На родине Ознобишин присматривается к жизни крестьян, его начинают интересовать самые злободневные вопросы жизни. Он охотно соглашается быть почетным смотрителем Корсунского уездного училища. Роль почетного смотрителя училищ состояла в наблюдении за состоянием воспитания и образования детей, в материальной поддержке училища. Позднее Ознобишин на губернских дворянских выборах большинством голосов удостаивается звания почетного попечителя Симбирской гимназии.

        Д. П. Ознобишин принимал очень деятельное участие в просвещении народа. Продолжительное время он был членом губернского училищного совета, выступал с докладами на Симбирском земском собрании. В 1867 году в своем докладе он говорил о жалком состоянии народных училищ в губернии, о необходимости государственной поддержки их, о плохой подготовленности учителей и о вредном влиянии питейных домов, численность которых превышала количество школ. Ознобишин предлагает «вывести детей из безобразных, холодных и смрадных караулок, составляющих почти третью долю школьных помещений».

        Необходимо отметить, что изучение Ознобишиным восточных языков и литературы не пропало для него даром, он становится одним из культурнейших, разносторонне образованных людей 20—30 годов прошлого столетия. Об этом говорят его переводы, занятия. Он переводит с английского языка персидскую грамматику и «Краткий персидский словарь» Лумедена. Многочисленные переводы, статьи и стихотворения Ознобишина свидетельствуют о его разносторонних интересах. Перевод Ознобишина о древних обитателях России Ибн-Фадлана, изданный в Москве Калайдовичем в журнале «Русский зритель», доставил ему звание члена Датского королевского общества Северных Антиквариев. В это же время Ознобишин был избран в члены Московского общества любителей российской словесности. Он был также членом Казанского общества    любителей   российской словесности.

        Нужно сказать несколько слов о журнале «Русский зритель». Основанный Калайдовичем, журнал издавался друзьями его. В издании журнала принимал участие и Ознобишин. Материал, подготовленный Ознобишиным, был опубликован в 8-й книге журнала. Литературная- часть журнала была представлена стихами Розена, Ознобишина, Тютчева, Раича, Глинки и др.¹

        Д. П. Ознобишин печатает свои произведения во многочисленных журналах, издававшихся в 1830—1840-х годах. Так, например, в 1829—1830 годах в журнале Раича «Галатея» были напечатаны стихотворения «Три розы», «Поселянка», «Арабский конь», «Стансы», «Потерянная любовь», «Подражатели». «Магомет», «Поэт и светский человек». В конце 1830 года вышла в свет отдельная книжка «Селям или язык цветов». В 1834 году Ознобишин напечатал несколько стихотворений в «Мол­ве» Надеждина, в 1839 году в «Современнике» Плетнева — перевод греческой песни «Кончина юноши-жениха-». В 1840 году в возобновившейся «Галатее» Раича напечатал стихотворения «Тоска по Отчизне», «П. А Потоцкому», «Кавказская ночь». С 1839 года Ознобишин начинает печатать свои стихотворения в журнале Краевского «Отечественные записки», в котором в то время работал В. Г. Белинский. В своих статьях великий критик связывает с журналом «Отечественные записки» имена наиболее талантливых поэтов. Правда, Белинский не посвящал специальной статьи Ознобишину, но имя последнего в статьях великого критика встречается среди лучших имен, которые составляли в то время честь русской литературы. В статье «Литературные мечтания» Белинский писал: «Теперь Баратынских, Подолинских, Языковых, Туманских, Ознобишиных сменили гг. Тимофеевы, Ершовы; на поприще их замолкнувшей славы величаются гг. Брамбеусы, Булгарины, Гречи, Калашниковы по пословице: на безлюдьи и Фома дворянин. Первые или потчуют нас изредка старыми погудками на старый же лад, или хранят скромное молчание; послед­ние размениваются комплиментами, называют друг друга гениями и кричат во всеуслышание, чтобы поскорее раскупали их книги».  А в статье «Русская литература в 1840 году» Белинский также упоминает имя Ознобишина в числе лучших литераторов того времени. «С именем «Отечественных записок» неразрывно соединяется мысль о большей части замечательнейших новостей по изящной литературе, потому что все новое и интересное или напечатано, или рассмотрено в них, в отделении критики и библиографии. В отделении словесности помещено два стихотворения Пушкина; почти в каждой книжке печатались стихотворения Лермонтова, Кольцова, Красова; между ими являлись стихотворения кн. Вяземского, Баратынского, К.К. Павловой, Глинки Ф. Н., Ознобишина, Полежаева»...

        Период сотрудничества Ознобишина в «Отечественных записках» является лучшим периодом его поэтической деятельности. В 1839 и 1840 годах здесь были напечатаны «Вазантазена», «Вороной конь», «Кисловодск», «Кавказское утро», «Пятигорск», «Вечерняя молитва», в 1842 году— «Кювье» и «Умирающий клефт». Приблизительно с 1841 года Ознобишин начинает помещать свои стихотворения и в «Москвитянине» Погодина. Здесь в 1841 году были напечатаны «Машук и Казбек», «Утренняя молитва», «Нардзан». После этих стихотворений наступает перерыв, и только в 1845 году снова появляется имя Ознобишина на страницах этого журнала под стихотворениями «Мать и дочь», «Мурильо» и «Ковыль». В январской книжке этого журнала в 1846 году появляется стихотворение «Кавказский полдень и буря».

        Стихотворения Ознобишина посвящены большей частью природе, дружбе. В них особое место занимают описания кавказской природы, которая была хорошо знакома поэту. В стихотворении «Кисловодск» Ознобишин воспевает оздоровляющую природу Кавказа, свежие волны нарзана. Эта свежая природа рождает у поэта новые мысли, новые вдохновения.

О, как тогда роились живо

Мечты забытые мои!

Как дух мой открылся юный!

Как звучно трепетали струны

Живой поэзии любви.

Поэт пишет, что нарзан и великолепная природа Кавказа способны переродить человека, вдохнуть в него бодрость и веселье.

Как хаджи в светлый град пророка,

К тебе сын северных снегов

Придет не раз, надежды полный,

Испить целительные волны,

И, позабыв тяжелый путь,

В твоих струях переродиться,

Усталой грудью обновиться

И жизнью свежею вздохнуть.

     Поэта радуют могучие струи нарзана, ласкающие взор людей. Ему хочется, чтобы еще сильнее шумела и цвела эта жизнеобильная природа Кавказа.

       В ряде стихотворений Ознобишин воспевает всепостигающий разум человека. Как человек науки, поэт весьма благосклонно относился к деятельности великих ученых. В одном из своих стихотворений он воспевает деятельность французского естествоиспытателя Ж. Кювье, жившего в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого столетий (1769—1832).

        Ученого, способного проникнуть в таинства природы, Ознобишина называет пророком.

    Таинственный, безмолвный и великий Был край, куда он, смелый, нисходил: На зов его являлись мертвых лики, И с мши он, бесстрашный, говорил. В скупой земле он не искал стяжаний: И жизнь искал, где жизни след погас. И дивный мир пред силой обаяний Затрепетал, услыша вещий глас.

      Поэт подчеркивает всемогущую силу разума человека, перед которой не может устоять ничто:

     Как Прометей, обнявши все сказанья, Он древний мир в обломках разгадал, И чудные, погибшие созданья Из персти взял и к жизни воссоздал.

(«Кювье»).

    Ознобишин с сочувствием изображает борцов за свободу и независимость («Умирающий клефт»). Поэт воспевает их храбрость и бесстрашие:

Бросься в море! Кинься смело!

Весл в замену — две руки.'

Как ладья, -скользит пусть тело;

Грудью мощной и дебелой

Волн пучину рассеки!

    Так благословляет умирающий клефт, провожая своего боевого товарища. Он просит не говорить друзьям о его страдании, промолчать и о его смерти:

Но скажи им: я женился

В грустном, чуждом мне краю.

Взял я в тещи — камень гладкой,

Взял в зятья — песок речной,

И с женой обнялся сладко,

Да, с женой — землей сырой.

    Стихотворение написано в духе романтической поэзии, получившей в то время широкое развитие. Его героя смелые, решительные, сильные.

    Ознобишин пишет и в прозе. Свои рассказы публикует в «Симбирских губернских ведомостях» под псевдонимом Борисов. Один из рассказов Ознобишина называется «Выставка сельских произведений в Симбирске, 1862 года». Рассказ состоит из двух частей. Он построен в форме диалога двух лиц, осматривающих выставку. Собеседник рассказчика явно недооценивает народное искусство, относится к нему пренебрежительно. Рассказчик же, под которым мы подразумеваем Д. П. Ознобишина, отстаивает народное искусство от хулящих его, высоко ценит талант народа, его изобретательность, В своей речи он часто пользуется стихами А. С. Грибоедова, К. Ф. Рылеева («Когда же была без жертв искуплена свобода»).

    Таково литературное наследие Д. П. Ознобишина, разбросанное во многочисленных журналах 30—40-х годов XIX века и никем до сего времени не собранное.

    Д. П. Ознобишин имеет большие заслуги как ученый-исследователь, как этнограф, фольклорист. Один из исследователей творчества Ознобишина Е. А. Бобров, характеризуя его деятельность, писал: «Хорошо зная местный край и населяющих его инородцев, Дмитрий Петрович с успехом занимался местною этнографией и фольклором. Эти знания впоследствии очень пригодились ему, когда на старости лет он опять вступил на службу по новым учреждениям в качестве члена Симбирского по крестьянским делам присутствия (с самого его основания). Д. П. Ознобишин был крепостник, но интересовался новой службой и даже издал особое руководство для пользования Положением 19 февраля 1861 года».

    Утверждение Е. А. Боброва о том, что Ознобишин был крепостником, является не совсем правильным. Ознобишин отличался либеральными взглядами и настроениями. В молодости он общался с передовыми людьми, декабристами, с некоторыми из последних он был лично знаком. Веяние декабристских идей сказалось на нем в период подготовки к освобождению крестьян.

      Один из активных общественных деятелей в период подготовки крестьянской реформы Н. А. Крылов (отец академика А. Н. Крылова) в своих воспоминаниях рассказывает, как симбирские дворяне относились к вопросу освобождения крестьян от крепостной зависимости. Многие были против реформы, но были и такие, которые решительно выступали за освобождение крестьян. «Лучше других заступался за народ Дмитрий Петрович Ознобишин, поэт и старый арзамасец...» — пишет Н, А. Крылов.

    Д. П. Ознобишин относится к числу поэтов пушкинской поры, которые развивали и продолжали отдельные мотивы лирики А. С. Пушкина. По словам Н. А. Державина, «современная Ознобишину критика ценила очень высоко поэтическое дарование его, называя его одною из звезд плеяды Пушкина. Многие находили, что некоторые произведения его не уступают в достоинстве многим созданиям нашего великого поэта.»

    Действительно, поэзия Ознобишина представляет собой что-то родственное с поэзией Пушкина. Конечно, она по содержанию и идейности уступает поэзии Пушкина. Однако, как справедливо замечает Н. А. Державин, «внешняя сторона ее (поэзии Ознобишина)  стих, полный неподдельной красоты, во многих стихотворениях Ознобишина по своей гармонии, силе, музыке и образности не уступает пушкинскому стиху».

    Эта оценка позволяет нам сделать вывод, что Д. П. Ознобишин внес свой вклад в развитие русской поэзии XIX в. Заслуга Ознобишина состоит в том, что он своей поэзией помог в дальнейшей отшлифовке русского стиха, поэтического языка.

    В молодости Д. П. Ознобишин много путешествовал по Европе, бывал в Москве и Петербурге, в Казани и даже в Чебоксарах. Из русских писателей Ознобишин одним из первых обратил внимание на культуру и искусство нерусских народов - чуваш, татар и мордвы. В начале 30-х годов, примерно в 1832—1833 годах, Ознобишин жил в Чебоксарах. Судя по запискам Александры Фукс, известной казанской писательницы 30—40-х годов XIX века, у Ознобишина в Чебоксарах была богатая библиотека, он выписывал много журналов, давал читать эти журналы соседям. Для того, чтобы представить занятия Ознобишина в Чебоксарах, целесообразно привести слова Александры Фукс. «Я только возвратилась в деревню и завтра опять должна ехать в город, получив письмо от Ознобишина, в котором приглашали меня обедать, — пишет А. Фукс.— Я с удовольствием приняла приглашение, и предчувствие, что мне будет там приятно, меня не обмануло; я очень хорошо познакомилась с сестрою Ознобишина; меня угощали, как можно лучше. Д. П. своею приветливою любезностью старался занимать меня; я слушала его с большим удовольствием, он не только поэт, но и ученый: он знает многие языки, даже и восточные, очень любит историю, а теперь особенно занимается английскою литературою. Познакомившись с ним, как не скажешь; «Жаль, что таких молодых людей, которые не понапрасну проводят молодость, у нас мало». Я видела его библиотеку и получила позволение брать из нее книги; они также получают все русские журналы. Одним словом, я от них в восхищении».

        Александра Фукс свое письмо к мужу написала 7 октября без указания года. Если внимательно читать страницы журнала «Заволжский Муравей», то нетрудно установить время пребывания Ознобишина в Чебоксарах. На стр. 94 журнала «Заволжский Муравей» (№ 2, 1834 г.) имеется сноска, сделанная издателями, которые, дополняя письмо Александры Фукс, пишут: «И один из издателей сего журнала в прошедшем году видел библиотеку и ученые занятия г. Ознобишина, и всегда с удовольствием вспоминает, хотя короткую, но приятную, беседу с таким образованным человеком в уездном городе, окруженном чувашами».

        Издателями журнала «Заволжский Муравей» были адъюнкт профессор Казанского университета Полиновский и Рыбушкин. Кто-то из них в конце 1832 года или в начале 1833 года побывал в Чебоксарах и встретился с Ознобишиным, жившим здесь в это время.

        А. Фукс свои «Записки» опубликовала в январской книжке журнала «Заволжский Муравей» за 1834 год. Она была в Чебоксарах осенью 1833 года, за год раньше нее побывал в Чебоксарах один из издателей журнала «Заволжский Муравей». По этим документам вполне точно можно установить, что Ознобишин жил в Чебоксарах в 1832—1833 годах.

        Судя по «Запискам» Александры Фукс, Ознобишин в Чебоксарах изучал не только английскую литературу, а особенно сильно интересовался культурой чувашского народа, его устным народным творчеством. У чуваш в то время не было письменности, народ сплошь был неграмотным, не могло быть, следовательно, и речи о письменной литературе. Во время праздников, игр чувашская молодежь веселилась, пела песни, частушки. Среди исполнителей песен были особенно выдающиеся парни. Такого парня встретил Ознобишин во время своих посещений чувашских деревень с целью изучения музыкального и песенного творчества этого народа. Этот парень был безвестный Федя, со слов которого Ознобишин записал четыре чувашских народных песни. Ознобишин не знал чувашского языка, не имел алфавита, которого в то время не было. Он списывал чувашские песни на слух, приспосабливая их к русскому алфавиту. Вследствие этого некоторые слова и выражения очень трудно понимать. Озно­бишин дает перевод этих песен на русском языке. По этим переводам, не всегда точным, можно восстановить подлинный текст и смысл песен. Некоторые песни, списанные поэтом, представляют игровые частушки, несколько озорные, исполняемые парнями и девушками во время игр... Однако было бы неверно, все эти песни отнести к частушечному жанру. Среди них имеются две песни («Чараш таринче кукку автать», «Турт, турт тур лаша»), которые дают право считать, что у чуваш еще в то время были эпические жанры. Одну из этих песен Ознобишин опубликовал в «Заволжском Муравье» (ч. III, 1833 г.), а другие переслал письмом Александре Фукс, которая в это время занималась изучением культуры и быта чуваш. Ознобишин, вероятно, хотел помочь ей, пополнить ее собрание чувашских песен.

        «Нешлифованным алмазом» называет Ознобишин талантливого чувашского парня-левца. Песни, записанные Ознобишиным, исполняются на верховом диалекте чуваш. Это значит, что поэт бывал у верховых чуваш. Как этнограф, Ознобишин интересовался обрядами чуваш, из всех обрядов его больше всего интересовали свадебные. Все записанные им песни у чувашского парня Феди, можно отнести к свадебным песням. На свадьбах обычно исполнялись такие шутливые, озорные куплеты, как, например.

Хёрсем алли тивмесёр

Кёпсе шура суралман,

 Качча  алли тивмесёр

Хер какрийё хапарман.

Ежели бы девки не брали шкерды,

То цвести она  бы не стала:

Ежели бы парни не лелеяли девичьи косы,

То и ростй они бы перестали.

* * *

Инке-арам хер пулме,

Кулённё турах сет пулме.

«— Инке,— терем,— Мен тетён?

- Перре камал кур,—терем.
Пёрре камал курмарё,—
Ёмёрех жусах суремёпёр.

Атя, инке, сертене?

Серте самрак—пымастзп;

- Атя, инке, лутраяа?

- Путран пис.мен—пымастап;

Атя, инке, сырлана?

Срырла пулман—пымастап.
Жена молодица не будет уже девкой,

Как и творог молоком не будет.

Молодка!—я сказал.-—'Что скажешь?
Испытай хоть раз любовь,— сказал.

Любви ни разу не испытала.

Не всегда же будешь жить в одиночестве?

Пойдем, молодка, за снитью?

Снить молода—не пойду.

Пойдем, молодушка,  за борщом?

Борщ не поспел, не пойду.

- Пойдем, молодушка, за ягодами

- Ягоды зелены, нет, не пойду.

* * *

Хура Балкан телей пур,

Пуян сыннан хуйхи пур:

Пёр  сум укса сер сум мар,

 Сёр сум укса пин сум мар.

Черному (Ваське счастье служит.

Но богатому много забот:

Один рубль не сто рублей,

 А сотня не тысяча.

    Такие куплеты могли быть исполнены только на свадьбах, когда парни, забывая о своих житейских невзгодах, давали волю своей фантазии, пели, подтрунивая над девушками и молодками, иногда над своими глупостями. Песни эти помогают нам выяснить национальную черту чуваш, язык которых пересыпан неподдельным, живым юмором. Этот юмор искрит светлою струею в каждом куплете, в каждой законченной мысли. Для подтверждения нашей мысли приведем еще примеры:

Ати лаши, кавак лаши,

Кавак пар синче тарса юлчё,

Ати лаши, хура лаши,

Хура с.ер синче тарса юлчё,

Ати лаши, кёрен лаши,

Кёруве лартса туртанче.

Отцова, лошадь, серая лошадь,

Как-бы. на синем льду уставши, встала,

Отцова  лошадь,   черная  лошадь,

Как бы средь грязи остановилась,

Отцова лошадь, бурая лошадь,

На   которой  сидел  зять,  надорвалась.

        Нужно отметить, что незнание чувашского языка, а также отсутствие чувашского алфавита не давали возможности Ознобишину выбирать из многочисленных чувашских песен лучшие образцы, записывать их точно. Кроме того, много неточностей, опечаток, видимо, было допущено при печатании. Ознобишин записывал их так, как слышал. Возможно, этот же Федя помогал ему переводить на русский язык. Не зная чувашского языка, Ознобишин и при переводе допускал неточности.

        Кроме живого, непосредственного юмора, в песнях заметно звучат и другие мотивы. Одну из четырех песен, записанных поэтом, нельзя отнести к свадебным. В ней остро звучит мотив тоски, обреченности и неустроенности. Скорее всего эту песню пели рекруты, которым предстояло расставаться с родными и близкими, или ее пели подвыпившие чуваши в гостях. Приведем эту песню:

-Тёввик, тёввик текерле,
Санан килу-сурту аста?

- Тыла  пусси таррипче.

-Сил вёрсессён салатмё-н?
Шур варринчи шур хуранё
Качки  с.укран хурланать.

Ту хёрринчи хурама

Тымар сукран хурланать.

Пи-пи-лиг ал ица! Где твое гнездо, где твое житье-бытье?

На кочке.

Подует как ветер не развеется ль оно?
На болоте, в березнике

Нет побегов—все засыхает.

На горе стоящий  вяз

 Без корня, весь высох.

        К сожалению, Ознобишин записал только два куплета этой песни, которая обрывается в том самом месте, когда уже поющий должен говорить о своей жизни. Вероятно, певец по каким-то причинам не допел ее до конца. Перевод второго куплета сделан совершенно неверно, в нем устранены те мотивы, о которых говорили мы выше. Читатель в этом вполне убеждается, если прочтет песню на чувашском языке и в переводе.

        Хотя записанные Ознобишиным песни мало нам помогают при изучении условий жизни чуваш в первой половине XIX столетия, ибо в них, за исключением последней песни, почти не встречается социальных мотивов, но они ценны для нас как образцы чувашской устной народной поэзии, которая существовала, как видим, очень давно. Внимание Ознобишина к чувашской устной народной поэзии показывает его желание заняться изучением жизни и быта чувашского народа. Однако этот замысел остался им невыполненным. В письме к Александре Фукс Ознобишин, посылая ей записанные им песни от чуваша Феди, дает и характеристику неизвестному нам певцу.

«Это Феди сочиненье,

Без изысканных прикрас;

Не носил его Пегас,

Он не думал про Парнасе,

Созидав свое творенье.

Чувств живое впечатленье;

Сердца 'Свежего движенье,

Пел он, в светлой жизни час.

Может быть, теперь в тисненье

Попадет он 'напоказ;

То-то будет тут проказ!

Но боюсь Зоила глаз,

Не ощенит вдохновенья,

И на век придет в забвенье

Нешлифованный алмаз.

        По крайней мере, так смотрю я на этот отрывок чувашской словесности, которую надобно было подслушать и написать со слов певца, не знающего грамоты и потерявшего, вместе с целым народом, отечественные буквы для выражения чувств  своих».

        Д. П. Ознобишин во время своего кратковременного пребывания в Чебоксарах сумел оценить способности талантливого чувашского парня, которому недоставало образования, знания, чтобы лучше отшлифовать свои стихи. Ознобишин  дает ему довольно высокую оценку, называя «нешлифованным алмазом». Перед поэтом-гуманистом стала задача «шлифовать» подобные алмазы, т. е. дать им образование. За это дело он уже принимается позднее, когда жил в своем родном имении в Корсунском уезде Симбирской губернии.

      Знакомство с чувашской словесностью вдохновило Ознобишина на создание собственного поэтического произведения, хотя сам автор выдает его как стихотворный перевод песен Феди. Внимательное чтение этого стихотворения показывает, что оно является вполне самостоятельным произведением, написанным по мотивам чувашских народных песен.

Кукушка кукует на елке;

Во ржи слышен крик перепелки;

В черемухе .свистит соловей:

Что ж песни мешает моей?

Для   Васьки удача,

Богатому много забот;

Тот рубль проживает не плача,

А этот все тысячи ждет.

В зеленую рощу с зарею.

Девицы ходили толпою,

Беспечно искали цветы,

Вдруг, дождь пал, шумя, на листы.

Все шкерды - цветов не набрали,

Для девушек шкердам цвести;

Коль юноши б дед не ласкали,

Девичей груди не рости

Девицы! Ко мне в посиденье

Есть .сыр у меня—-объеденье,

Орешков вкусней и нежней,

Все вам! приходите скорей.

Молодке не быть вновь девицей,

Хоть также .прекрасна лицом;

Творог завелся ль во светлице,

Не быть творогу молоком.

Я деве сказал черноокой;

Не все ж тебе .быть одинокой;

Любовью цветет всякий край;

Послушай, любовь испытай.

За 'снитью .пойдем—Не .поспела!

Рвать борщ будем.—Он молодой!

Так ягоду сыщем!—Не зрела,

Нет! в рощу нейду я с тобой!

Луговка кричит на лужочке.

Ж]итье твое здесь ли?—На кочке,—

Гнездо мое свито вдали.—

Не свеял бы ветер с земли.

Березняку глохнуть на тине,

Побегов идаетущих не дать;

И вязу на тортом вершине

Без .корней и сохнуть и вять.

        Д. П. Ознобишин был первым из русских писателей, обративших внимание на чувашскую словесность в то время, когда в официальных кругах твердили об отсутствии культуры чувашского народа. Благодаря Ознобишину мы знаем о существовании богатой чувашской словесности еще в начале XIX века, о безвестных чувашских певцах. В этом заслуга Д. П. Ознобишина, теперь почти забытого поэта, перед чувашским народом и его литературой. Д. П. Ознобишин умер в 1877 году в Кисловодске.

[ Вверх ]